Драма в двух действиях
Действующие лица:
Михаил Иванович Глинка
Мари – «нянька»
Мария Петровна– бывшая жена Глинки
Анна-Мария – ученица Глинки
Действие пьесы происходит 20 мая 1856 года на Берлинской квартире Глинки.
ДЕЙСТВИЕ I
Ночь. Квартира с большой уютной гостиной и спальной комнатой. В гостиной – рояль, диван, кресла, круглый инкрустированный столик, вазы. Посредине – большая парадная лестница, застеленная яркой ковровой дорожкой. Слышны шаркающие шаги, виден свет. Держа в руке свечу, выходит Глинка. Он одет в халат и ночной колпак. Он идет к буфету, достает вино, наливает, пьет. Идет к окну и открывает его.
Глинка: Перешел на новую квартиру, где намерен зимовать. Тихо… Тихо, как в гробу.
Пьет, затем возвращается в спальную комнату.
Раннее утро. Неслышно появляется Мари. Она принесла большой букет гиацинтов и тихо, чтобы не разбудить Глинку, расставляет цветы в вазы.
Неожиданно за окнами раздаются звуки труб. Это серенада, устроенная для Глинки его немецкими друзьями. Играют полковые трубачи. Из спальной комнаты выходит заспанный Глинка. Он подходит к окну, раскрывает его. Музыка наполняет все пространство. Звучит «Вальс-фантазия» Глинки.
Глинка. Опрятно играют…
Мари. На улице свежо…
Глинка. Пассаж удачно исполнен… Ах, какие молодцы! Смотри-ка, Мари, лодку качает, а они держатся! Ловко!
Мари идет в спальню и, возвратившись с теплым пледом, накрывает им плечи композитора.
Глинка (внимательно слушая музыку). Спасибо, душенька… Каков пассаж! Браво, браво! Добрые, милые люди… Открытые и простые… И потом, здесь все так дешево… Вино, представляешь, вино – дешевле, нежели в Петербурге. Да, это музыка. Такую гармонию пупком понимаешь.
А рубашки по 5 талеров штука… Хорошие рубашки… Так недорого… Мари, ты вино заказала? Его потребуется много. Гостей будет много: Дэны, Мэйербер, доктор… (Музыка заканчивается.) Браво!!! Браво!!!
Шумно аплодирует. С улицы доносятся аплодисменты и крики:»Виват Глинка, виват Глинка, виват Глинка!!!».
Глинка (конфузясь). Ни к чему это, право, ни к чему… Не люблю я этих лавров…
Мари. «ни в супе, ни на голове.» 20 мая 1856 года – День рождения господина Глинки.
Глинка. Подумаешь…
Мари. Вы – великий музыкант и этот день – большое событие для всех, кто понимает и ценит музыку.
Глинка. Не преувеличивай… Мари…
Мари. Да.
Глинка садится в большое кресло, берет в руки небольшое круглое зеркало и рассматривает себя. Мари торопится закрыть окно.
Глинка. Оставь… Принеси вина.
Мари. Может вам сначала подать фрюштюк? А после еды необходимо принять микстуру…
Глинка. Дай лучше вина. Мари… Ну, Мари… А, знаешь, Мари, у меня кровь стала выходить на лице. Это-конец… Дай вина…
Мари c улыбкой поправляет цветы в вазах.
Мари. Третьего дня было то же самое. Это вы бритвой порезались. (Подходит к Глинке.) Вот видите, ничего и нет, обычная неосторожность.
Глинка (задерживает ее руку). Ах, Мари, как ласковы здесь люди. Никто не подходит ко мне с каплей яда на кончике языка. Мари, Мари… Отчего этот запах? Кому пришло в голову принести в дом эти ужасные цветы?! Мари… Но ты же знаешь, что всегда… эти цветы так резко пахнут… Немедленно вынеси их вон, немедленно! Хотя, постой, они напомнили мне цветы, которые я дарил тебе? Да, я помню, это было… Это было в Италии. Ты тогда была почти ребенком…
Мари. С тех пор я перестала им быть. (Вынимает цветы из ваз.)
Глинка. Да, будь добра… Я стар и резкие запахи раздражают мои нервы. Прости, друг мой… Прости.(Садится за рояль.)
Мари. Может вам выйти на свежий воздух? День будет солнечный.
Глинка. Нет, об этом не может быть и речи! Я в таком жестоком раздражении, что и помыслить не могу выдти из комнаты… Решительно все приводит мои нервы в остервенение.
(Садится к роялю, наигрывает во время разговора, что для него также естественно, как жестикуляция во время беседы.) Мари…
Мари. Да?
Глинка. А помнишь, как смешно ты делала книксен? Я помню.
А какие у тебя были длинные руки, казалось, что они тебе мешают.
Мари. Я вам тогда очень не понравилась из-за этого. Это ваша матушка настояла тогда.
Глинка. Милая моя матушка оказалась права. Да… Благодаря ей в Италию со мной поехала именно ты. Ведь куда я без няньки? Что бы я без тебя делал?! Моя милая нянюшка… Вникать во все детали практической жизни, нести обузу материальных хлопот и будничных мелочей, выше моих сил.
Знаешь, во времена молодости я любил предаваться мечтам, а теперь предаюсь апатии и лени.
(Целует руку Мари). На всем свете нет других таких рук. Они у тебя золотые. А помнишь, как я называл тебя
Мари. Помню…
Глинка. Мария Магдалина.
Мари Вы всегда были большой шутник.
Глинка. Нет, Мари, никогда потом я не был так близок к истине… (Играет «Вальс-фантазию».)
Мы оба были молоды, была весна, и эти голубые цветы, я приколол тебе на платье. У них был тонкий и нежный запах, отчего-то он напоминал мне дом, первые листья на деревьях, с их резким, пьянящим запахом… Тогда он меня не раздражал… Как все меняется со временем.
Мари. Со временем меняемся только мы сами.
А правда, что когда вы родились, запел соловей?
Глинка. Говорят… Говорят, говорят… Чего только не говорят. Наверное, это было красиво… Поет соловей и новый человек входит в мир. Он так беззащитен, так хрупок, но он верит, что этот мир будет к нему добр. С годами он понимает, что миру нет до него никакого дела, что он не защитит его от невзгод, а напротив, принесет боль и страдания…
Мари. Господь милостив…
Через раскрытое окно доносится бой часов.
Глинка. Который час?
Мари. Восьмой.
Глинка. Замечательно! Совсем вышло из головы. В восемь у меня занятия с Аннушкой. Сейчас она придет… Подай скорей сюртук.
Мари. В такой день вы могли бы отменить уроки…
Глинка. Ах, Мари, Мари, а как же:»arbeiten, arbeiten und arbeiten!»? Давай, давай, давай… «ordnung ist ordnung»-«порядок есть порядок». (Сышен звук дверного колокольчика.) Она уже здесь!
Мари быстро выходит за сюртуком. Глинка в суете опрокидывает вазу.
Глинка. Ах, Боже мой, это не к добру! Несносный день!
Путаясь в полах халата, выбегает из гостиной.
За роялем – Глинка. Его молоденькая ученица Анна-Мария стоит подле рояля.
Анна-Мария. Мишель, ну же! Я прошу вас повторить. Это какая-то новая стихия!..
Глинка. В музыке не может быть никакой новой стихии и в ней невозможно открыть ничего нового, дитя мое. Все существует. Берите и пользуйтесь!
Анна-Мария. Все равно, это так интересно.
Глинка (садится в кресло). Мон анж, имейте снисхождение к старику.
Анна-Мария. Старику? Кто здесь старик? Не хочу слышать такие слова! А потому – никакого снисхождения! Ну, признайтесь же, что вы говорите так с одной лишь целью меня позлить, а на самом деле так не думаете. Вы – хитрец. Я вас раскусила. Не правда ли забавно? Нет, нет! Даже слышать не хочу! (Напевает мелодию.)
Как мотылек порхает Анна по гостиной, затем садится к роялю и начинает наигрывать музыку Глинки. Входит Мари. В руках поднос с микстурой и порошками.
Мари. Господин, Глинка, время принимать лекарство.
Глинка. Перешел на новую квартиру, где намерен зимовать…
Вот видите, милая фройляйн, каковы радости моего возраста… Вот он – мой эликсир жизни! ( Берет микстуру, нюхает, морщится.) Да, друг мой, теперь я не тот, что прежде… Отчего это запах какой-то странный? Запах – крайне неприятный… Что за напасть, сегодня все имеет невыносимый запах. Нет, я это пить не стану! Решительно я это пить не стану!( Ставит лекарство обратно на поднос.)Ну, что ты на меня смотришь, Мари? Хочешь меня отравить?
Мари (нюхает лекарство). Доктор велел принимать регулярно.
Глинка. Доктор, доктор… Что доктора понимают в моих недугах? Им лишь бы рецептов побольше написать. Как можно меньше лекарств, как можно больше движения – вот мой рецепт! Я прекрасно обхожусь без микстуры. (Анне-Марии.) Здесь мягче и пиано, пиано…
Мари. Но… господин доктор велел систематически… Мне не следует это говорить, но господин доктор не велел вам … (Подбирает нужное слово.) много работать, переутомляться. Вам необходим режим и покой.
Глинка. Иди, Мария, иди… В своих заботах ты бываешь несносной. Ступай.
Мари уходит, Глинка идет к роялю.
Итак, дитя мое, продолжим наши занятия…
Начинает играть.
Глинка с книгой полулежит в кресле. Рядом с ним графин с вином и недопитый бокал. Мари собирает осколки вазы, пытаясь сложить их вместе.
Мария. O, mein Gott, o mein Gott…
Глинка. Оставь это бесполезное занятие. Кстати, Мари, к обеду все готово? Подай побольше вина. Гостей будет много… Слышишь?
Мари. Да, вы мне уже говорили.
Глинка. Говорил? Прекрасно. Никогда не сожалей о том, что было…
Мари. Очень дорогая ваза. Очень старая ваза.
Глинка. Ты хотела сказать – «старинная».
Мари. Старинная.
Глинка. Да, а вот я старый, и это тоже будет правильно. Не спорь! Старый, больной, одинокий. И ничего нельзя исправить, починить. Нет такого мастера, Мари! Никто не наливает молодое вино в старые мехи… Поди сюда. (Мари подходит к креслу Глинки.) Садись. (Мари садится на небольшую скамейку для ног.) Прочти мне это. (Подает ей книгу.)
Мари. Стихи…
Глинка. Да, душа моя, это стихи. Прочти вот здесь
Мари (читает).
«Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток…»
Александр Сергеевич Пушкин. Очень грустное стихотворение. Читать дальше?
Глинка (очень тихо). Ступай, ступай, Мари…
Мари. Принести микстуру?
Глинка. Нет, ничего не нужно. Позаботься накрыть стол. Гостей будет много. А теперь оставь меня.
Мари уходит.
Глинка. …в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток…
А вот и ты… Что ж, входи.
Слышен голос Марии Петровны, бывшей жены Глинки, которая бранится со служанкой.
Голос Марии Петровны. Сколько можно просить? Немедленно подавай завтрак! Несносная дылда… (Стук в дверь.) Мишель, ты уже встал?
Глинка. Входи, друг мой, входи. К чему эти церемонии? Прежде ты никогда не стучала. А теперь ты всегда можешь входить без приглашения.
С шумом распахивается дверь и в гостиную быстрым шагом входит Мария Петровна.
Мария Петровна. Это просто невыносимо! Мишель, прекратите писать.
Глинка. Да…
Мария Петровна. Мишель, произошло несчастье!
Глинка. С вашей матушкой?
Мария Петровна. Причем здесь моя матушка? Матушка здорова.
Глинка. Ну и, Слава Богу…
Мария Петровна. Мишель, я же говорю – у нас несчастье! Вы меня слышите?
Глинка. Слышу… У нас произошло большое несчастье. Я все слышу.
Мария Петровна. Вы – бездушный человек, у нас околела кобыла и теперь мне не на чем выезжать в свет.
Глинка. Все мы смертны…
Мария Петровна. Мишель, околела кобыла. Да прекратите же писать!
Глинка. Машенька, я понял – околела кобыла. Отчего же нельзя выезжать в свет на двух оставшихся в живых, душенька?
Мария Петровна. На двух? Вы смеетесь.
Глинка. Нет. Думаю, что две живые кобылы лучше, чем ни одной. И уж по крайней мере лучше, чем кобыла околевшая. Какой с нее прок? Разве что шкуру продать…
Мария Петровна. Вы издеваетесь.
Глинка. Мария Петровна, я занят.
Мария Петровна. Ах, вы заняты! Знаем мы эти ваши занятия – бумагу марать. Я что с вашего позволения должна теперь выезжать как купчиха? Да вы с ума сошли! Завтра же весь город будет об этом судачить!
Глинка. А пусть их…
Мария Петровна: Вам-то что, вам говорить легко, вы – мужчина. А мне каково будет слышать: «Госпожа Глинка выезжает как купчиха!»?
Глинка. Ничего в том нет зазорного. Мы должны жить по средствам.
Мария Петровна. Ах, вот как?! Замечательно. Как же права матушка, что вы занимаетесь глупостями…
Глинка. Ваша матушка не может об этом судить…
Мария Петровна. Ах, моя матушка не может судить? Конечно, вы натура творческая, где же нам за вами поспеть! Вам не до нас! Вы слышите меня, Мишель? Отвечайте!
Глинка. Не хочу поддерживать разговор в подобном тоне. Поговорим об этом в следующий раз. Чай пить будем?
Мария Петровна. Будем, если твоя немка соизволит нам его подать. Матильда! Матильда, подавай чай!
Глинка. Сколько раз я говорил, что ее зовут Мари, как тебя…
Мария Петровна Вот еще, как меня! Матильда, что ты вечно возишься!
Входит Мари с подносом. Начинает накрывать к чаю.
Глинка. Вот так она все время шумела, помнишь, Мари?
Мари. Natuerlich…
Мария Петровна. Вот и давеча вы не изволили со мной разговаривать, видите ли вас разволновал Бетховен! Да, кто он такой, чтобы вы от него приходили в такой восторг в то время как молодой жене своей вы не уделяете должного внимания?
Мари украдкой улыбается.
Мария Петровна. А ты что скалишься? Не сметь насмехаться надо мною! Ты – немецкая девка!
Глинка (Обращается к Мари.) Помнишь, как ты тогда ответила, Мари?
Мария. Помню.
Глинка. Повтори.
Мария. Зачем?
Глинка. Ты сожалеешь о сказанном?
Мария. Нет. И сейчас я сказала бы эти слова.
Глинка. Так скажи!
Мари (Марии Петровне). Я не ваша крепостная, и не позволительно русской дворянке оскорблять немецкую девушку! У нас в Германии к слугам относятся с достоинством.
Глинка. Мария…
Мария Петровна. Ах, какие мы нежные! Не нравится, так я и не держу! Моя матушка абсолютно права, что проку с тебя никакого.
Мари. Я к Михаилу Ивановичу в услужении нанята, а не к вам.
Мария Петровна. А Михаил Иванович не нуждается более в твоих услугах. О нем теперь есть, кому позаботится. Устроила тут, понимаешь свои порядки немецкие. Еда и та, вся немецкая, буттершнитты, буттершнитты, ужас, в рот не взять.
Глинка. Маша!
Мария Петровна. Что, Маша? Она того и гляди отравы какой подсыплет, дылда немецкая. Ишь глазищами как стреляет! Не нравится, так езжай в свой Фатерланд, никто не заплачет! Скатертью дорога!
Глинка. Мария Петровна! Ах, Мария Петровна…
Мари. Михаил Иванович, мне и в самом деле давно пора. Задержалась я здесь… Как у вас говорят – пора и честь знать?
Мария Петровна. Она про честь заговорила! Кокотка!
Глинка. Боже мой, Боже мой! Невыносимо!
Мария Петровна. Ах, вам невыносимо? Вам невыносимо! Это мне невыносимо! Потому что вы не мужчина, вы тряпка! Вам не нужна жена, вам нужна нянька! Вот она вам нужна! Потому что вы ни во что не способны вникать! Для вас все обуза! Для вас сама жизнь обуза!
Глинка. Да что же это, в самом деле?! Право не стоит так выходить из себя из-за мелочей.
Мария Петровна. Мелочей? Вы – чудовище!!! (Рыдая, бежит вверх по лестнице.)
Глинка. Видишь, Мари, я – чудовище. И ты так считаешь?
Мари (тихо, но твердо). Нет. Я считаю, что вы – великий музыкант.
Глинка. Ах, Мари… (Берет ее руки в свои и гладит.) Искусство, это данная мне небом отрада, гибнет здесь от убийственного ко всему прекрасному равнодушия.
Мари. Зато теперь у вас есть семья… Прощайте, господин Глинка.
Глинка. Ты помнишь, как я упрашивал тебя остаться? Помнишь? Останься, Мари! Мне так необходимо твое понимание, сочувствие… Я решительно пропаду без тебя… Не оставляй меня! Ведь ты мой друг. Ты же любишь меня? Что ты сказала мне?
Мари. Я всегда буду помнить вас и навсегда останусь вашим другом.
Глинка. Господи, ну отчего же любовь у нас всегда соединена с грустью?! Останься, Мари… Но ты сказала…
Мари. …прощайте. Храни вас Господь, Глинка! (Уходит вверх по лестнице.)
Оглушительно звучат заключительные аккорды оперы «Жизнь за царя». Гром аплодисментов. Крики: »Браво!!! Браво!!! Браво Глинка!!!» Закрыв глаза руками, Глинка неподвижно сидит в кресле. В гостиную осторожно входит Мария с подносом, на котором – свежая почта.
Глинка. Что ты хотела?
Мари. Мне послышалось, что вы меня зовете…
Глинка. Который час?
Мари. Третий.
Глинка. Хм…
Мари. Пришла Анна-Мария.
Глинка. А который час?
Мари. Она пришла, чтобы поздравить вас.
Глинка. Поздравить? Она не могла сделать этого утром?
Мари. Утром она не знала…
Глинка. Не сомневаюсь, что именно ты ей об этом сообщила… Что молчишь?
Мари. Господин, Глинка…
Глинка. Оставь! Ты вольна говорить что хочешь, кому хочешь, о ком хочешь…
Мари. Но…
Глинка. Ну, скажи мне, отчего нельзя просто прожить один день, всего один день так, как тебе хочется? Отчего я не могу?!
Мари. Я скажу, что вам нездоровится.
Глинка. Гм… Как-то неловко… Пришла… поздравить… Я ее не приглашал к обеду… У нас будет неподходящая компания для молодой барышни, сугубо мужская компания, одни самцы. А это что?
Мари. Письмо.
Глинка. Вижу, что письмо, от кого?
Мари. От госпожи Шестаковой.
Глинка. Так что же ты?.. Давай же его сюда скорей! (Берет в руки конверт.) Милая моя, куконушка! Ну, что еще?
Мари. Что сказать Анне-Марии?
Глинка. Ах, да… (с сожалением кладет письмо на столик подле кресла). Ну, что ж, зови, но скажи при этом, что я совсем нездоров…
Что я старый, больной человек. Я буду сидеть в кресле… Так и скажи, что он старый и потому не может всякий раз вскакивать при виде юного божества! Ни петь, ни плясать, увольте!
По парадной лестнице сбегает Анна-Мария. В ее руках огромный букет гиацинтов, запах которых так не понравился Глинке утром.
Анна-Мария. С Днем рождения, дорогой учитель! С Днем рождения, гений вы наш!
Анна-Мария экзальтированно осыпает Глинку цветами. Все же привставший, чтобы приветствовать молодую барышню Глинка, при виде этих злосчастных цветов с криком падает в кресло.
Глинка. Нет, только не это!!!
ДЕЙСТВИЕ II
Гостиная. Анна-Мария со слезами собирает цветы с пола.
Мари. Перестаньте рыдать. Оставьте ваши слезы до другого раза.
Анна-Мария. Я не хотела его огорчить, я только хотела выразить свое восхищение…
Мари. Выглядело это крайне нелепо.
Анна-Мария. Куда их теперь?
Мари. Туда же, куда и мои.
Анна-Мария. Он что и ваши цветы не принял?
Мари (показывает рукой на пустые вазы). Как видишь. Утешься тем, что мне досталось больше твоего…
Анна-Мария. Как он жесток!
Мари. Это не жестокость, это нервы… Он действительно болен…
Анна-Мария. В такой день… Никакого снисхождения к своим близким? Какое бездушие!
Мари. Тише…
Анна-Мария. Я смогу это повторить и при нем!
Мари. Тихо, мне показалось, что он с кем-то разговаривает…
Анна-Мария. С кем?
Мари. Не знаю…
Анна-Мария. Странно… Все очень странно.
Мари. Нет, это музыка. Вы слышите? Это вальс.
Анна-Мария. Я ничего не слышу… Мари, что с вами?
Мари. Тише, это так волшебно…
Анна-Мария. Мари, с вами все хорошо?
Мари (улыбается). Это его музыка…
Анна-Мария. Да, но за роялем нет никого. Вы меня слышите? Я сейчас закричу…
Мари. Bitte. Пожалуйста, не нужно шуметь. Просто послушай…
Мари, напевая музыку, начинает кружиться по гостиной. Входит Глинка. Видя вальсирующую Мари, он приглашает ее к танцу. Они танцуют вдвоем. Анна-Мария подходит к роялю и берет аккорд, который звучит диссонансом с прозрачной музыкой, звучащей внутри.
Анна-Мария. Для старого и больного вы не плохо вальсируете.
Мари. Анна-Мария!
Глинка. Ничего, ничего. Наш острый язычок не сидит без работы, значит все в порядке.
Анна-Мария. Простите учитель, мне неловко за свой поступок.
Глинка. Смирение не идет к вам, Аннушка, и хмурый вид тоже. Улыбнитесь, вот так.
Анна-Мария. Я пойду.
Глинка. Ну, уж нет! Сегодня мой день, милые дамы! Разве не так?
Анна-Мария бросается собирать с пола привядшие цветы.
Анна-Мария. Я сейчас другие принесу, свежие, еще лучше этих!
Глинка (Анне-Марии). Оставьте это, дитя мое… Лучше принесите их мне на могилу. В этом случае я потерплю. (Пауза.) Вина, Мари! Живо!
Мари (делает книксен). Слушаюсь! (Уходит.)
Глинка. Что-то мы загрустили? В мой день рождения? Нехорошо.
Анна-Мария. Вы сами такое говорите… Про смерть в такой день грех поминать.
Глинка. Каюсь, больше о грустном ни слова! Вот послушайте, как я в театре давеча отличился. На днях был в театре. Смотрел «Даму с камелиями». Актриса перед смертью так ненатурально завывала, притом долго, руки заламывала, а веса в ней еще больше, чем у меня! Эдакая бабища с рыночной площади. (Анна-Мария смеется). Абсолютная правда! Она так долго выла, что кто-то не выдержал, и в зале послышался голос, который сказал по-русски:»Да ну, издыхай же скорей!» А между тем дамы в ложах прижимали платки к глазам. Зрелище было крайне несообразное. Я не выдержал и затрясся от смеха. Они на меня свои лорнеты повернули с негодованием. А я головой припал к рампе и трясусь, как припадочный…
Анна-Мария (смеется). Но это как-то неприлично…
Голос Марии Петровны. Мишель, здесь кто-то заговорил о приличиях! Или мне послышалось?
По лестнице спускается Мария Петровна.
Глинка. Опять ты…
Мария Петровна. Да, это опять я.
Глинка. Маша, но я не звал тебя…
Мария Петровна. Ты сказал, что я всегда могу приходить к тебе без приглашения.
Глинка. Сказал… Но сегодня, извини не обижайся …
Мария Петровна. Можешь не извиняться, я не обиделась. Теперь у меня все хорошо. Муж меня любит, выполняет любые прихоти…
Глинка (перебивает). Я рад за тебя. Ты прекрасно выглядишь… Познакомься, это…
Мария Петровна. …еще одна нянька. Как банально, Мишель! За всю свою жизнь ты не изобрел ничего новенького.
Анна-Мария. Анна-Мария. (Делает книксен.)
Мария Петровна. Даже имя – Мари. Ты повторяешься.
Глинка. Присоединяйтесь к нам, Мария Петровна. Я только что рассказывал Анн-Мари…
Мария Петровна (Анне-Марии). Скажите, милая, разве вам матушка не говорила, что молодой барышне приходить в дом одинокого мужчины неприлично?
С двумя кувшинами вина входит Мари. Увидев Марию Петровну, останавливается в дверях. Мария Петровна все еще продолжает стоять на лестнице, элегантно опираясь на трость.
Мария Петровна. А вот и Матильда! Все в сборе.
Анна-Мария. Какая вы злая. Я лучше пойду…
Глинка. Что вы, Аннушка, останьтесь. Мария Петровна, добрейшая дама…
Мари покашливает.
Глинка. А вот и вино!!!
Глинка подходит к Марии, берет из ее рук один кувшин.
Глинка. Так будет честно. Празднуйте без меня. Разрешаю делать из моего дня рождения все, что будет вашей душе угодно. Пойте, музицируйте, сплетничайте, хвалите, хулите…Хоть горшком назовите, только в печь не сажайте.
Он поднимается по лестнице. Поравнявшись с Марией Петровной, отвешивает ей церемонный поклон, кланяется Марии и Анне-Марии, кланяется зрителям, и уходит наверх.
Мария Петровна. Празднуйте без меня, как это на него похоже…
Мария Петровна спускается вниз. Подходит к роялю.
Анна-Мария. Я пойду… Я думаю…
Мария Петровна. Поздно, милая, думать нужно было раньше.
Мария Петровна картинно усаживается за рояль. Манерно исполняет романс Глинки «Я помню чудное мгновенье…».
Мария Петровна. Недурна вещица…
Анна-Мария. Как она может?
Мари. Прошу всех к столу.
Мария Петровна. О. Да ты на правах хозяйки?..
Мари. Bitte schőn…
Все трое подходят к столу, садятся. Анна-Мария демонстративно отодвигается от Марии Петровны.
Мария Петровна. Как не садись все одно треугольник…
Мари (разливает вино). У меня тост.
Мария Петровна. Как мило, Матильда будет говорить тост!
Анна-Мария. Я ее сейчас укушу!
Мария Петровна (выставляет на Анну-Марию трость). Попробуй!
Мари. Не советую, можешь отравиться.
Мария Петровна (вскакивает со своего места). Да как ты смеешь?..
Анна-Мария (отчаянно наступает на Марию Петровну). Мари, если со мной что ни будь случится, обещайте передать маэстро, что я его… Я всегда буду его…
Мария Петровна, выставив для самообороны трость, медленно пятится к лестнице. Анна-Мария трогательная в своей искренности, воинственно наступает на Марию Петровну.
Мари (поднимает бокал). Мой тост за него. За великого композитора! Für wunderbare Komponista!
Мария Петровна. Великий композитор! Вот и жил бы со своей музыкой. Так нет, жениться ему захотелось, как всем порядочным людям. Извел прорву бумаги… Тратил на нее деньги, а на мне всю жизнь экономил… А я женщина дорогая. Мне содержание требуется соответствующее… Да, уберите вы от меня наконец эту сумасшедшую!
Мари. Анн-Мари, не совершайте поступков, за которые будете иметь угрызения совести.
Анна-Мария: Угрызения я оставлю на этой, этой… Ага, попалась!
Как кошка, которую спугнули, Мария Петровна метнулась по гостиной. Как разохотившийся щенок, Анна-Мария побежала вслед за ней. Мари спокойно идет к роялю и начинает играть музыку Глинки. Мария Петровна и Анна-Мария бегают вокруг рояля.
Анна-Мария. Он внес вклад в русскую музыку, как никто до него в России! Не понимать этого, не видеть этого может только слепой!
Мария Петровна. Всю жизнь он окружал себя дрянными людьми! Ничтожными, никчемными!!
Анна-Мария (Марии). Да что она смыслит в его жизни? Галантерейная лавка!!!
Мария Петровна. А вот и смыслю! Он только и занимался своими нотами! А написал всего ничего?
Анна-Мария. Да, как она смеет так говорить?!!
Мария Петровна. Смею! Смею! Одни пустяки и все!!!
Анна-Мария. Пустяки? Да его мелодии недоступны орангутангам!
Мария Петровна. Орангутангам?!!
Мари (резко опускает крышку рояля). Alles! Все. Хватит. Довольно.
Забегавшиеся женщины, тяжело дыша, останавливаются в противоположных частях гостиной.
Мари. Сегодня его праздник. Мария Петровна, Анн-Мари, окажите любезность, прекратите неуместную склоку. Не угодно ли вам привести себя в порядок?
Мария Петровна. Угодно. Куда я могу пройти?
Мари. Я провожу вас.
Уходят. Анна-Мария украдкой изображает походку Марии Петровны. Подходит к столу, наливает в бокал вино.
Анна-Мария. Он был крайне уязвим предательствами близких ему людей. Оттого и не связал более свою жизнь ни с одной женщиной. Когда-то я спросила его и он сказал, что «лучше быть одному, чем с кровью отрывать от себя привязанность сердца, с кровью и гноем…» Как это справедливо. За вас, маэстро! (Пьет.)
Возвращаются Мария и Мария Петровна, которая успела поправить следы беспорядка в туалете и прическе.
Анна-Мария. Я дождусь учителя.
Мария. Что ж…
Мария Петровна. Слыхала, что в Европе в моде спиритические сеансы? Признаюсь, я до них большая охотница. Так что мне пора. Жаль, что я с ним не попрощалась…
Анна-Мария. Неучтиво пренебречь приглашением великого музыканта!
Мари. Он никого не звал. Зачем звать? Если любишь, то придешь без приглашения. Придешь, чтобы отдать дань уважения и любви.
Мария Петровна. Придешь без приглашения… Да. Это так…
Мари. Он говорил, что не хочет отказываться от своего прошлого, какое бы оно ни было. Он любил всех.
Мария Петровна. Но по-настоящему – только музыку. Он говорил, что «музыка-душа моя!» (Достает платок и прикладывает его к глазам.)
Анна-Мария.Хорошо сказано, Мария Петровна…
Мария Петровна. А как он уезжал сюда?!! В свою любезную Германию. При прощании на заставе сказал: «Когда бы мне никогда более этой гадкой страны не видать!» (Мария Петровна рыдает.)
Мари. Это был вопль изнывшей души великого гения, у которого убита была энергия писать в России и для России – убита повальным равнодушием его современников к его великим творениям. Как бы ярко и долго мог блистать гений композитора, если бы он нашел в русском обществе тот энтузиазм, которое потом уже оценило его творения
Анна-Мария. Это что день рождения или поминки?
Мари. Вы – жители Севера, чувствуете иначе; впечатления или вас вовсе не трогают, или глубоко западают в душу. У вас или неистовая веселость, или горькие слезы. Мария Петровна: Да, любовь у вас всегда соединена с грустью.
Анна-Мария. Не слишком ли все мрачно?
Помните, как он говорил? «Я не верил бы в будущее блаженство, если не видел на земле трех высших искусств: музыки, живописи и ваяния; они суть представители грядущего счастья. Человек, приходя от них в восторг, позабывает о земле, душа его блаженствует, и он считает себя в ту минуту совершенно счастливым, потому что состояние его духа не требует ничего высшего, ничего сильнейшего. И эта точка, на которой мы останавливаемся в своих желаниях и стремлениях к лучшему, есть точка истинного счастья, Будущее блаженство, должно быть, такое же состояние нашей души, только более продолженное»
Мари. Мы приходим здесь в восторг на одно мгновение – там же оно будет без границ и меры…»
Ночь. Раскрыт рояль. На нем – ноты. На рояле еще горят свечи. Мари медленно их гасит. Затем подходит к роялю, неслышно и нежно, едва касаясь, гладит клавиши рукой.
Мари. Как тихо без тебя, Мишель… Помнишь ли ты меня?
Голос Глинки. Конечно, Мари, с годами хочется помнить только хорошее… Но как убежать от гнетущих воспоминаний? Где та мирная обитель, где измученная душа найдет приют и утешенье? Как хотел бы я найти забвение. Что ждет меня, Мария?
Резко с шумом распахивается окно, и ветер мощно врывается в гостиную. Вместе с ним врывается музыка Глинки в симфоническом исполнении. Она звучит мощно и ярко. Трепещут портьеры, с рояля слетают нотные страницы… Ярко освещается парадная лестница и становится видно Глинку, стоящего на самом верху лестницы с дирижерской палочкой в руках. Звучит музыка.